Въ половинѣ завтрака пришла земская повивальная бабка и фельдшерица Варвара Захаровна Откосова, не первой уже молодости, но красивая, рослая и разбитная вдова.
— Такъ какъ вчера я должна была быть на родахъ и не могла къ вамъ зайти помянуть, то ужъ сегодня забѣжала, — говорила она, вся сіяя здоровьемъ и снимая съ себя баранью сѣрую шапку.
Она и сегодня была въ мужскихъ высокихъ сапогахъ съ сильно стучавшими каблуками.
— Пожалуйте, Варвара Захаровна, пожалуйте закусить. Очень радъ, что вспомнили, — приглашалъ не Самоплясовъ, здороваясь. — Очень жаль, что вчера не были. Обѣдъ у насъ былъ такой, что на славу. А сегодня ужъ чѣмъ Богъ послалъ прошу закусить. Мажордомъ мой, стряпунъ мой, у меня загулялъ.
— Слышала я, слышала, что вы съ поваромъ сюда къ намъ въ деревню пріѣхали, — отвѣчала повивальная бабка. — И даже со свитой. Адьютанта какого-то привезли. Ужъ не собираетесь-ли жениться? У насъ здѣсь въ округѣ, кстати сказать, одна невѣста графскаго рода объявилась. Правда, бѣдненькая. Ну, да если графскаго рода невѣсту вамъ взять, то вы и сами ей приданое сдѣлаете.
Акушерка такъ и тарантила, усаживаясь за столъ.
— Откуда это вы только, Варвара Захаровна, здоровья себѣ добываете? — воскликнулъ, осклабясь во всю ширину рта, лѣсничій. — Жиру-то, жиру-то сколько! Да нѣтъ, это не жиръ. Эта здоровая мускулатура. Позвольте… Вѣдь нигдѣ не заколупнешь.
— Нѣтъ, нѣтъ! Прошу не щипаться! Я этого терпѣть не могу! — взвизгнула акушерка. — Рукамъ воли не давать. Смотрите, какъ смирно хозяинъ сидитъ. Вотъ выпить за мое здоровье вамъ позволяю… Давайте, чокнемся. Хозяинъ, можно?
— Сдѣлайте одолженіе, Варвара Захаровна. Я и самъ выпью за ваше здоровье, — отвѣчалъ Самоплясовъ. — Дама вы совсѣмъ въ аппетитѣ. Много я видѣлъ въ Петербургѣ бельфамовъ, а вы такого сорта, что помирить, да и въ гору… Право слово…
— Пожалуйста, пожалуйста не сглазьте. А то я салфеткой отъ васъ закроюсь.
И акушерка Откосова комично закрыла лицо салфеткой.
— Отчего вы замужъ не выходите, Варвара Захаровна, при вашей красотѣ? — спросилъ лѣсничій.
— Двухъ мужей заѣла, такъ третьяго-то страшно брать. А вдругъ онъ меня заѣстъ? Вотъ Капитона Карпыча хорошо-бы нынче за кого-нибудь высватать. Человѣкъ онъ теперь богатый. Надо-бы его свадьбу отпраздновать. Хотите, я вамъ хорошую невѣсту посватаю? У меня и кромѣ графской дочери есть невѣста. Триста десятинъ земли за ней, — приставала она къ Самоплясову.
— Нѣтъ, Варвара Захаровна. Рановато мнѣ. Годокъ, другой надо еще волю свою отпраздновать послѣ смерти папеньки.
Заслыша смѣхъ и веселый женскій голосъ, закопошился въ своей комнатѣ Холмогоровъ, одѣлся и вышелъ къ завтраку. Онъ былъ, какъ вчера, въ черномъ сюртукѣ, со звѣздой Льва и Солнца, и опирался на трость, но ноги ужъ обѣ были въ сапогахъ. Самоплясовъ, выпивъ вина и развеселясь, впадалъ въ веселый и шутливый тонъ акушерки и отрекомендовалъ ее Холмогорову:
— Графиня Откосова… Здѣшняя помѣщица. Генералъ Холмогоровъ… Мой пріятель и петербургскій гость.
Холмогоровъ скосилъ на него глаза и отрѣзалъ:
— Дуракъ! Глупыя шутки! Зачѣмъ я буду величаться неподобающимъ мнѣ чиномъ. Всего только штабъ-ротмистръ, ваше сіятельство…
— Ну, въ такомъ разѣ и я не графиня, а здѣшняя земская акушерка, — проговорила Откосова. — Впрочемъ, это все равно. Садитесь рядомъ со мной и кушайте.
Холмогоровъ, услыхавъ такое пониженіе въ титулѣ Откосовой, широко открылъ на Самоплясова глаза и произнесъ:
— А такого рода мистификація ужъ и совсѣмъ глупая шутка. И тебѣ-то она прямо не къ лицу и не къ носу.
— Позвольте, позвольте, грозный господинъ… Да отчего-же ему и пошутить нельзя? — вступилась за Самоплясова акушерка. — Что-жъ хорошаго сидѣть, опустя носъ-то на квинту?
Холмогоровъ продолжалъ горячиться и началъ:
— А то, что когда онъ еще подъ столъ пѣшкомъ бѣгалъ, босикомъ въ деревнѣ въ бабки игралъ, а ужъ я…
— Бросьте, бросьте… Выпейте лучше за мое здоровье… — перебила Холмогорова акушерка и налила ему рюмку водки. — Ну, давайте, и я съ вами выпью… Пейте…
Холмогоровъ нахмурилъ брови, покосился сначала въ сторону Самоплясова, но потомъ чокнулся съ акушеркой и выпилъ свою рюмку.
Вошла тетка Самоплясова Соломонида Сергѣевна и печально объявила:
— Привели… Колодкина вашего привели. Двое привели… Такъ пьянъ, что на ногахъ не стоитъ. Вотъ тебѣ и обѣдня! Вотъ тебѣ и грѣхъ замолилъ! Вотъ и свѣчку поставилъ! Положила я его у насъ въ чуланъ на мѣшки съ птичьимъ перомъ. Авось, къ вечеру проспится!
— Вотъ тебѣ и мажордомъ! — прищелкнулъ языкомъ Самоплясовъ.
Въ концѣ завтрака, когда стали пить кофе, у Холмогорова опять вышла крупная стычка съ Самоплясовымъ. Самоплясовъ принесъ ящикъ сигаръ и предложилъ курить лѣсничему. Лѣсничій взялъ сигару, но тутъ-же протянулъ свою руку въ ящикъ и Холмогоровъ, стараясь захватить сразу три сигары. Самоплясовъ быстро отдернулъ ящикъ и сердито проговорилъ:
— Что за грабительство! Зачѣмъ тебѣ три сигарки? Вѣдь сразу три курить не будешь.
Холмогорова передернуло.
— Въ запасъ. Въ дорогу себѣ беру, — сказалъ онъ.
— Жирно будетъ тебѣ въ дорогѣ такія сигары курить. Пососешь и папиросы за гривенникъ двадцать пять штукъ. И что это у тебя за манера все захватывать! А еще тонный человѣкъ! Люди по одной, а ты по три. Вотъ тебѣ одна сигарка.
— Не надо. Подавись ей. Свинья! — крикнулъ Холмогоровъ, сломалъ сигару и выскочилъ изъ-за стола.
— Это хозяина-то?.. Мерси, господинъ боровъ, — пробормоталъ Самоплясовъ. — Она три гривенника стоитъ.