Просветитель - Страница 21

— Брось, Капитонъ! и безъ адьютанта все устроимъ, — сказалъ лѣсничій. — Я тебѣ все устрою.

— Очень вамъ благодаренъ, Иванъ Галактіонычъ… Вы меня оживляете… Да-съ… Потому что вотъ этотъ стервецъ уѣзжать обратно въ Питеръ хочетъ. Я про барина…

Лѣсничій улыбался.

— Адьютантъ… — бормоталъ онъ… — И какъ это тебѣ взбрело на мысль генерала разыгрывать! Гдѣ ты нашелъ этого адьютанта? Какъ съ нимъ познакомился?

— Барина-то гдѣ нашелъ? А во французскомъ ресторанѣ… у господина Кюба… Онъ тамъ всегда сидѣлъ. Вѣдь онъ, Ивапъ Галактіонычъ, много на своемъ вѣку проѣлъ и пропилъ. Онъ при хорошихъ капиталахъ былъ, но промотался и верхнимъ концомъ да внизъ. Намъ даже за лошадей полторы тысячи долженъ остался, — разсказывалъ Самоплясовъ. — Полторы тысячи, какъ копѣечку, но эти деньги я ему ужъ простилъ, потому, что съ него взять-то? Взять нечего. А въ ресторанѣ этомъ самомъ, пока у него деньги были, онъ гулялъ на деньги… пиры задавалъ… Промотался когда — сталъ въ долгъ чертить. Ну, повѣрили немножко, да и перестали. Ну, что-жъ дѣлать? Покорился. Покорился, а въ ресторанъ-то все-таки ходилъ… Привычка… Ничего не подѣлаешь… А выгнать не смѣютъ. «Я, говоритъ, пріятелей поджидаю, съ которыми обѣдать буду». Да не у одного Кюба въ ресторанѣ задолжалъ, а въ нѣсколькихъ ресторанахъ. А самъ во всѣ эти рестораны ходилъ, сидѣлъ тамъ въ обѣденную пору или во время завтрака и ждалъ, не подвернется-ли кто изъ знакомыхъ да не угоститъ-ли его. И навертывались такіе, часто навертывались и угощали его по старой памяти, потому вѣдь и самъ онъ когда-то угощалъ! Тамъ такіе прогорѣлые господа очень часто по ресторанамъ сидятъ, Иванъ Галактіонычъ, сидятъ и ждутъ, какъ акулы, не удастся-ли что проглотить. Поняли?

— Да, понимаю, понимаю, — сказалъ лѣсничій, слушая Самоплясова, прихлебывая кофе со сливками и куря дорогую хозяйскую сигару.

— И удается-съ, когда знакомые гости въ подпитіи пріѣзжаютъ. Ну, брюхомъ вынесетъ, мамонъ потѣшитъ, три-пять рублей въ долгъ безъ отдачи сорветъ. На извозчика тамъ, что-ли… Дескать: деньги дома забылъ. И я самъ давалъ. Скажешь себѣ: «ну, ты, провались совсѣмъ! Гдѣ наше не пропадало». И даешь. Вотъ такимъ-то манеромъ я съ этимъ бариномъ, господиномъ Холмогоровымъ и познакомился въ ресторанѣ, когда онъ къ нашему столу подошелъ. Собственно говоря, я его и раньше зналъ, потому что еще при покойникѣ папенькѣ къ нему за деньгами ходилъ, по счету за лошадей получать. Зналъ я его, но казался онъ мнѣ всегда страшнымъ, потому усы такіе и глаза… А тутъ, вижу, ластится онъ, комплименты всякіе говоритъ — ну, и сошлись. Сошлись. и сдѣлался онъ у меня на манеръ какъ-бы адьютантомъ… Вездѣ при мнѣ… Вотъ и все…

— Прогони его, Капитоша, — тихо, но строго, сказалъ лѣсничій.

— Ну-у-у?! — протянулъ Самоплясовъ. — Да, впрочемъ, онъ и самъ уѣзжаетъ. Но я хотѣлъ его задержать, не давать на дорогу, не давать лошадей до станціи на желѣзную дорогу.

— Тури его!

— Позвольте… Но вѣдь распорядиться некому… помочь мнѣ некому насчетъ разныхъ просвѣщеній, которыя я хочу здѣсь устроить.

— Я помогу, — вызвался лѣсничій. — Я дня на два-на три у тебя останусь, потомъ съѣзжу къ себѣ домой и опять вернусь. Что мнѣ? Я человѣкъ вдовый.

— Спасибо, Иванъ Галактіонычъ, спасибо!

Самоплясовъ схватилъ лѣсничаго за обѣ руки и потрясъ ихъ.

XVIII

На селѣ звонили къ обѣднѣ. Было воскресенье. Звонили долго, и поздно кончили. Самоплясовъ и лѣсничій Кнутъ вздумали позавтракать, хватились Колодкина, но его не было дома. Пришла тетка Соломонида Сергѣевна и сообщила, что Колодкинъ пошелъ къ обѣднѣ:

— Грѣхъ замаливать отправился, свѣчку ставить. Вчера согрѣшилъ, выпилъ, такъ боится, чтобы ему не пришлось совсѣмъ загулять. Пущай его… Я ему въ баню совѣтовала сходить, да гдѣ-жъ сегодня, въ воскресенье, баню-то найти.

— Досадно, — поморщился Самоплясовъ. — Золотой человѣкъ, а ужъ запьетъ, такъ и ворота запретъ.

— Артистъ! — проговорилъ лѣсничій. — Впрочемъ, какъ-то все это устроено, что всѣ таланты пьяницы.

— Пожалуйста, тетенька, ужъ больше не давайте ему вина. Удерживайте его, — просилъ Самоплясовъ тетку.

— Да кто-же его удержитъ, если ужъ ему вступило! Самый несчастный человѣкъ онъ. Выпилъ — ну, и шабашъ. А что до вина, то самъ-же ты ему и подносилъ во время обѣда. Ну, онъ и закрутилъ веревку.

— Кто-жъ его зналъ, чорта! Я думалъ, что со стакана мадеры ничего ему не станется.

Самоплясовъ прищелкнулъ языкомъ.

— Да что вамъ надо-то? — участливо спросила тетка. — Если что состряпать, то сама я вамъ состряпаю.

— Завтракать, обѣдать надо — вотъ что надо. Поросеночка хорошо-бы къ завтраку… — сказалъ Самоплясовъ.

— Зажарить или сварить? Это я могу. Семъ-ка я вамъ брюшко поросячье кашкой начиню да зажарю. Любезное дѣло будетъ. А вернется вашъ господинъ Колодкинъ — обѣдъ стряпать начнетъ, если выходился.

— Удружи, тетенька. А послѣ завтрака мы будемъ барина въ Питеръ отправлять. Ну, его къ лѣшему.

Оттрезвонили, кончилась обѣдня, къ часу дня тетка подала Самоплясову и лѣсничему поросеночное брюхо съ кашей и пирогъ съ капустой, а Колодкинъ все еще не возвращался домой.

— Загулялъ, — говорила про Колодкина тетка.

— Зачертилъ, — прибавлялъ Самоплясовъ и сталъ будить Холмогорова къ завтраку. — Проснись, Аристархъ Васильичъ, вставай. Сегодня вѣдь ты въ Питеръ ѣхать задумалъ, такъ нельзя-же такъ долго валяться, — расталкивалъ онъ Холмогорова, но тотъ только кряхтѣлъ, кашлялъ, ругался и повернулся на другой бокъ.

— Вѣдь къ четыремъ въ поѣздъ надо поспѣть, а теперь второй часъ. Позавтракать слѣдуетъ, уложиться, лошадь спроворить. Вставай. Я поросенка къ завтраку заказалъ, — продолжалъ будить Самоплясовъ, но все-таки ему пришлось сѣсть за столъ только съ лѣсничимъ.