Просветитель - Страница 20

Проводивъ женщинъ, которыя играли въ карты въ комнатѣ, гдѣ стояла кровать Холмогорова, Самоплясовъ разбудилъ Холмогорова и сказалъ ему:

— Иди и ложись набѣло спать. Комната твоя свободна.

Холмогоровъ выпрямился и потягивался. Увидавъ все еще игравшихъ въ карты гостей, онъ протянулъ Самоплясову свои часы и произнесъ:

— Капитонъ! Ты вѣдь мой ученикъ, а я твой учитель. Во имя нашей старой дружбы возьми эти часы за двадцать пять. рублей и дай мнѣ возможность отыграться.

— Ну тебя въ болото! Твои часы вѣдь оцѣнили въ четыре рубля, а я за двадцать пять бери, отвѣчалъ Самоплясовъ.

— Ну, за пятнадцать… Дай мнѣ отыграться.

— Завтра, завтра. Завтра эти деньги тебѣ на проѣздъ въ Петербургъ пригодятся. Да и какой тутъ отыгрышъ! Ты всего и проигралъ-то три или четыре рубля. Только у тебя и денегъ было.

— Ну, дай мнѣ, Капитоша, только душу потѣшить игрой. Душа игры проситъ. Капитоша!

Но Самоплясовъ былъ непреклоненъ.

— Ахъ, меценаты! Ахъ, покровители! Ахъ, подлецы! — скрежеталъ зубами Холмогоровъ, снявъ сюртукъ и укладываясь на свою постель въ жилетѣ, брюкахъ и сапогахъ.

Вскорѣ и Самоплясовъ свалился на свою постель, уткнувшись головой въ подушку и не раздѣваясь. Въ просонкахъ онъ слышалъ возгласы играющихъ. Кто-то кликалъ его по имени и требовалъ вина, но онъ не вставалъ, а укладывался на постели поудобнѣе.

На другой день утромъ, когда Самоплясовъ открылъ глаза, онъ увидалъ, что около его кровати на разостланномъ тулупѣ спалъ лѣсничій Кнутъ, уткнувшись въ подушку и покрытый триповой скатертью со стола.

Часы показывали одиннадцать. Открылъ глаза и лѣсничій.

— Проигрался, братъ, я въ пухъ… — пробормоталъ онъ хриплымъ голосомъ.

— Умыли? Кто-же выигралъ-то? Неужто лавочникъ Молочаевъ? — спросилъ Самоплясовъ.

— Духовенство. Лавочникъ только отыгрался, но ничего не выигралъ. Отецъ Іовъ всѣхъ обыгралъ. Прасолъ взялъ только малую толику. Писарю Взорову до тла полушубокъ вычистили.

— Когда-же гости ушли? — задалъ вопросъ Самоплясовъ.

— Да ужъ къ заутрени звонить начали, такъ уходить стали. Старшина шапку потерялъ и въ твоей домой ушелъ, — разсказывалъ лѣсничій и сталъ подниматься съ своей подстилки.

XVII

Холмогоровъ валялся на постели до второго часа дня. Утренній чай и кофе Самоплясовъ пилъ только въ сообществѣ лѣсничаго Кнута. Они говорили объ охотѣ, объ облавѣ, объ устройствѣ посидѣлокъ для деревенскихъ дѣвушекъ и парней. Самоплясовъ жаловался на Холмогорова.

— Вѣдь вотъ привезъ адьютанта съ собой для всѣхъ этихъ хлопотъ, думалъ, что онъ и въ пяло и въ мяло, какъ говорится, обо всемъ схлопочетъ, а онъ вмѣсто адьютанта-то генерала началъ изъ себя разыгрывать. А вѣдь бахвалился въ Петербургѣ: «я, я, я… я тебѣ все оборудую, возьми только меня съ собой»… Ну, будь ты бариномъ, разыгрывай изъ себя важность, я это даже люблю, когда онъ форсъ на себя напускаетъ при простыхъ гостяхъ, шику больше, но вѣдь онъ не хочетъ палецъ-о-палецъ ударить для хозяина. Вѣдь вотъ мы вставши и пьемъ чай по хорошему, а онъ дрыхнетъ. А повезъ я его сюда, чтобы онъ при мнѣ состоялъ. Мало онъ мнѣ нешто стоитъ? Онъ у меня ужъ однихъ дорогихъ сигаръ рублей на двадцать выкурилъ. Называешь его адьютантомъ — обижается. «Я, говоритъ, тебѣ для компаніи поѣхалъ». А гдѣ она эта самая компанія-то? Вѣдь вотъ вы, Иванъ Галактіонычъ, видите.

Лѣсничій слушалъ жалобы Самоплясова и улыбался.

— И гдѣ это ты, Капитоша, такой прыти набрался! — проговорилъ онъ. — смотрю я на тебя и дивлюсь.

— Какой прыти, Иванъ Галактіонычъ?

— Да вотъ разсуждаешь-то какъ… Какъ будто какой-то владѣтельный герцогъ разсуждаешь. Развѣ ты такой былъ семь-восемь мѣсяцевъ назадъ, когда въ послѣдній разъ пріѣзжалъ сюда? Былъ простой паренекъ Капитоша — вотъ и все…

— Полировка, Иванъ Галактіонычъ… Вѣдь я въ Петербургѣ, послѣ смерти папеньки, и по клубамъ, и по театрамъ, и по ресторанамъ… У меня въ Петербургѣ полированные молодые купцы есть… Даже студенты со мной компанію водили… офицеры… Полковникъ одинъ путался.

— Брось, ты все это, Капитоша. На что тебѣ все это? Адьютанты какіе-то… Зачѣмъ?.. Оставайся ты прежнимъ Капитошей, какимъ былъ… — совѣтовалъ Самоплясову лѣсничій.

— Отполироваться хочется на современный манеръ, Иванъ Галактіонычъ, — стоялъ на своемъ Самоплясовъ.

— Да какая это полировка! Ты исковеркался среди своихъ прихлебателей. Вѣдь это все твои прихлебатели, о которыхъ ты разсказываешь.

Самоплясовъ подумалъ:

— Да пожалуй, что и такъ. Дѣйствительно, много они у меня за эту науку денегъ пропили, — сказалъ онъ.

— Ну, вотъ видишь… Пожалуй, и деньги занимали въ долгъ безъ отдачи.

— Ну, насчетъ дачи-то въ долгъ я тугъ, Иванъ Галактіонычъ… Давать-то давалъ, но самую малость… Вотъ адьютанту этому, барину Холмогорову давалъ. Такъ вѣдь онъ у меня былъ въ Петербургѣ мужчина направо и налѣво… Ужинъ-ли заказать, меню составить, объяснить, какое модное кушанье надо ѣсть, билеты въ театръ… ну, и знакомство съ артистами…

— Ого-го! Охъ, какія слова! — смѣялся лѣсничій.

— Чего вы смѣетесь, Иванъ Галактіонычъ? — глупо опѣшилъ Самоплясовъ. — Въ Питерѣ-то онъ у меня адьютантствовалъ… Я про барина… Не любитъ онъ этого слова: адьютантъ.

— Да на кой чортъ тебѣ адьютантъ! Дура съ печи!

— Повеселиться сюда пріѣхалъ. Себя показать. Хочется такъ, чтобы свои, здѣшніе антроповскіе, понятіе обо мнѣ имѣли. Вотъ облаву надо устроить въ лѣсу для здѣшнихъ полированныхъ личностей… Посидѣлки мечтаю сдѣлать для простого народа на манёръ ассамблеи, какія при Петрѣ Великомъ были… То-есть на манеръ… потому тамъ тогда было невѣжество, и у насъ здѣсь теперь невѣжество. Все вѣдь это для меня дѣло… а одному за всѣмъ не угнаться, на все не успѣть. Опять-же вѣдь вотъ всѣ говорятъ, что и вообще для просвѣщенія крестьянъ надо что-нибудь соорудить. Адьютантъ нуженъ. Ѣхавши сюда, я такъ и разсчитывалъ.