Просветитель - Страница 6

— Да, да… Вообразите, я нарочно и заставилъ граммофонъ пѣть, чтобы дать знать, что я пріѣхалъ.

— Вчера узналъ и вчера еще порывался къ вамъ идти, но разсудилъ, что послѣ ужина уже поздно идти. А.сегодня у насъ литургіи нѣтъ, и вотъ я къ вамъ…

— Такъ, такъ… Тогда, по всѣмъ вѣроятіямъ, ужь и доктору Гордѣю Игнатьичу дали знать, что я пріѣхалъ?

— Земскому врачу Клестову? Навѣрное. Я сейчасъ шелъ мимо, такъ его тарантасикъ около фельдшерскаго пункта стоитъ. Сегодня пріемъ больныхъ тамъ. Тамъ фельдшеръ ему навѣрное ужъ скажетъ. Вѣдь для насъ, сельскихъ обывателей, вашъ пріѣздъ событіе. Еще-бы… Питерецъ пріѣхалъ!

— Отецъ Іовъ, чайку? — предложилъ Самоплясовъ. — Да вотъ не хотите-ли съ петербургскимъ печеньемъ?

— Пилъ ужъ, два раза пилъ сегодня. Впрочемъ, чай не порохъ, не разорветъ. Съ вами могу сокрушить стакашекъ.

— Вы съ коньячкомъ не прикажете-ли для запаха? Со сливочками отъ бѣшеной коровы. У меня привезенъ коньякъ отличный.

— Рановато будетъ. Не по уставу… Нѣтъ, ужъ я лучше такъ, — проговорилъ священникъ, придвинулся къ столу и протянулъ руку къ стакану чаю.

— Адмиральскій часъ пробилъ, такъ по всякому уставу разрѣшаются всѣ хмелевые напитки, — послышался изъ сосѣдней комнаты хриплый голосъ Холмогорова.

Священникъ вопросительно взглянулъ на Самоплясова. Тотъ отвѣчалъ, понизивъ голосъ:

— А это у меня баринъ. Барина я одного свихнувшагося съ собой привезъ для компаніи и держу на манеръ какъ-бы въ адьютантахъ… Очень ужъ скучно, отецъ Іовъ, одному-то… Баринъ хорошій былъ когда-то, но произошелъ… до нитки произошелъ… А я прямо отъ скуки…

— Повѣрю… — кивнулъ священникъ. — Но отчего-бы отъ скуки не избрать вамъ иное цѣленіе? — улыбнулся онъ. — Въ лѣтахъ вы теперь настоящихъ для этого… Подруга жизни будетъ самой лучшей цѣлительницей отъ того недуга, который вы называете. Она внесетъ въ жизнь полноту и отраду, прогонитъ скуку. Конечно, вамъ здѣшнія дѣвицы не годятся. Но въ Петербургѣ, я думаю, невѣстъ не занимать стать. Можно и капиталъ къ капиталу…

Улыбнулся и Самоплясовъ.

— Подумываю, ваше преподобіе Іовъ Андревчъ, подумываю, — отвѣчалъ онъ, — но прежде надо перебѣситься. Вкушу жизнь — и аминь. Вѣдь при покойникѣ папенькѣ, откровенно говоря, я свѣта не видѣлъ. Мужчина онъ былъ строгій…

— Ахъ, да… Честь имѣю поздравить васъ съ полученіемъ наслѣдства! — спохватился отецъ Іовъ и сталъ обѣими руками пожимать руку Самоплясова. — Да, почтенный былъ старикъ! Досточтимый… И даже изъ досточтимыхъ-то досточтимѣйшій… Какой капиталъ сынку оставилъ!

— Въ чужихъ рукахъ, батюшка, всякій кусокъ великъ кажется. Есть кой-что… на хорошее прожитіе хватитъ, коли разныхъ безобразіевъ не дѣлать, но не такъ этотъ капиталъ великъ, чтобъ ужъ очень.

— Все-таки, должны денно и нощно молить объ упокоеніи его души. И какъ отецъ, и какъ благодѣтель… Нашъ храмъ сельскій тоже время отъ времени щедротами его держался.

— Я дамъ малую толику на поминовеніе.

— Сорокоустъ я правилъ. Тетенька ваша заказывала.

— Я слышалъ. Но и кромѣ того хотѣлъ-бы я помянуть его здѣсь, какъ слѣдуетъ. Конечно, полугодовой день кончины его ужъ прошелъ.

— Сроки тутъ ни причемъ, Капитонъ Карпычъ. Да, достойнѣйшій былъ человѣкъ вашъ покойный батюшка Карпъ Федосѣичъ!

— Заупокойную литургію хочу васъ просить отслужить послѣзавтра. Кромѣ того, поминальный столъ думаю устроить для здѣшнихъ дальнихъ родственниковъ, — сказалъ Самоплясовъ.

— Слѣдуетъ, Капитонъ Карпычъ, непремѣнно слѣдуетъ, — поддакнулъ священникъ.

— Ну, то-то… Пускай ужъ не обижаются!

Самоплясовъ махнулъ рукой.

— Устроимъ мы все это чинъ-чиномъ, — продолжилъ священникъ. — Хоръ у насъ теперь, благодаря учителю Арсентію Мишуку, хорошій. Къ ученическимъ дискантамъ и альтамъ самъ онъ теноръ, а мой дьячокъ Кузьма и лавочника сынъ баса поютъ. А ужъ родственники ваши и то проговаривались и роптали, что никакого поминовенія не было. Конечно, заупокойная литургія и сорокоустъ по покойникѣ были, но позвольте, развѣ они объ этомъ мечтаютъ? Народъ простой, сѣрый.

— Закачу я имъ теперь кормежку, закачу! — говорилъ Самоплясовъ. — Кстати, я и стряпуна съ собой привезъ настоящаго.

— Ахъ, даже и стряпуна прывезли? — широко открылъ глаза священникъ. — Слышалъ я, ребятишки мнѣ говорили, что съ вами пріѣхали двое — господинъ какой-то и прислужающая личность, но мнѣ не могло представиться, что это стряпунъ.

— Конечно, я привезъ его только для потѣхъ своего мамона, но все равно, пускай и имъ стряпаетъ.

— Да вѣдь имъ развѣ много надо, чтобы утѣшиться? Велите сдѣлать щи изъ солонины, да пирогъ съ капустой, такъ имъ и за глаза. Ну, конечно, полъ-ведерка вина купить надо. А насчетъ своей-то утробы вы какъ будто прежде прихотливы не были? — задалъ вопросъ священникъ.

— То было, батюшка, прежде, а теперь, грѣшный человѣкъ, избаловался. Да и пріѣхалъ я сюда не для того, чтобы монашествовать, а чтобы всласть пожить и моихъ добрыхъ пріятелей угостить. Вотъ когда-нибудь милости просимъ пообѣдать. Поваръ на славу. Все по графамъ жилъ. Пущай ужъ…

— Всенепремѣнно, мой любезнѣйшій, всенепремѣнно. Я тоже мамонъ-то потѣшить охочъ, но, само собой, моя попадья со стряпухой не могутъ по настоящему. А вамъ, при вашемъ капиталѣ, отчего-же? даже стыдно было-бы, если-бы вы себѣ въ разносолахъ какихъ-нибудь отказывали. Такъ заупокойную-то обѣдню послѣзавтра? — спросилъ отецъ Іовъ, вставая и протягивая Самоплясову на прощанье руку.

— Куда вы? Оставайтесь позавтракать, — остановилъ его Самоплясовъ. — По всѣмъ вѣроятіямъ, докторъ придетъ. За нимъ даже послать можно къ фельдшеру.